ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Звонит телефон.
Отли заглядывает в комнату.
Отли: Звонят из Лондона, мистер Чиверел.
Чиверел (смущенно): Да. Я думал то есть, я слышал звонок.
Отли: Хорошо. (Исчезает).
Чиверел (в трубку): Да, говорит лично мистер Чиверел. (Ждет).
Вновь заглядывает Отли.
Отли: Уже поговорили, мистер Чиверел?
Чиверел: Они нашли меня, но потеряли тех.
Отли: Моя секретарша может дождаться звонка…
Чиверел: Нет, спасибо. Теперь уж лучше я дождусь.
Отли (подходя ближе): Не хочу быть назойливым, мистер Чиверел, но вы действительно здоровы?
Чиверел смотрит на Отли.
Чиверел: Дорогой Мистер Отли, я только что имел в высшей степени волнующую беседу с молодой женщиной, умершей сто лет назад.
Отли: Вы здоровы?
Чиверел: Не уверен.
Отли: Я могу вам чем-нибудь помочь?
Чиверел: Да, мистер Отли, вы можете объяснить мне тайны Времени, Бессмертия, Души, Снов, Галлюцинаций и Видений, Творческого Разума, Личного и Коллективного Бессознательного.
Отли: Может быть, послать за доктором Кейвом?
Чиверел: Нет, спасибо, не беспокойтесь. Это случай не для доктора Кейва – сейчас, по крайней мере (в трубку): Да. Это мистер Чиверел, а это ты, Джордж? Привет! Что это ты вдруг решил позвонить?
Отли удаляется.
Голос Джорджа: Дело в шляпе, старик! К концу месяца все театры будут мои.
Чиверел: Очень рад.
Голос Джорджа: Спасибо, старик. Я решил позвонить, хоть ты там и занят. Потому что театры – вот они, и мое предложение остается в силе.
Чиверел: Это очень великодушное предложение, Джордж, и я страшно за него благодарен.
Голос Джорджа: Но?
Чиверел: Я не знаю, что ответить.
Голос Джорджа: Ты не пьян?
Чиверел: За весь день ни взял в рот ни капли. Это, видимо, лекарство… Я задремал здесь, в Зеленой комнате. И… И… должно быть, мне что-то пригрезилось. Хотя не думаю, что я спал по-настоящему…
Голос Джорджа: Со мной такое бывает, старик. Особенно после ленча.
Чиверел: Это было не после ленча. А для сна наяву это было слишком живо. Но что-то вроде сновидения.
Голос Джорджа: Ты так говоришь, старик, словно тебя чем-то одурманили. Не волнуйся. Как там твоя пьеса?
Чиверел: Полина и другие ворчат из-за третьего акта. (Помолчав). Скажи, Джордж, там, рядом с тобой, никто не плачет?
Голос Джорджа: Что?
Чиверел: Никто там не плачет?
Голос Джорджа: Здесь никогда никто не плачет. Это, наверное, у тебя.
Чиверел (печально): Я тоже так думаю.
Голос Джорджа: Ну вот что, старик, надо тебе последить за собой, не то мы все скоро заплачем. Но ты позвони мне насчет этого предложения, когда сможешь.
Чиверел: Спасибо, Джордж, непременно. Может быть, даже сегодня.
Голос Джорджа: И успокойся, не воображай, что за тобой гонятся привидения из этого старого сарая.
Чиверел (серьезно): Интересно, почему ты это сказал, Джордж?
Голос Джорджа: Да Полина что-то такое говорила. Ну, всего, старик.
Чиверел неуверенно, точно взвешивая, держит трубку в руках, потом кладет на рычаг. Садится в кресло, закрывает глаза.
Плач усиливается. В темноте к возникшей из пустоты сцене движется Дженни.
Чиверел (тихо): Дженни. Дженни Вильерс! Ты слышишь меня?
Она смотрит на него в темноте.
Незаметно к Чиверелу сзади подходит Человек в черном.
Человек в черном: Начинается последняя глава.
Чиверел: Последняя глава чего?
Человек в черном: Времени осталось немного.
В это время Дженни оказывается на сцене. Входит Кеттл.
Дженни: Уолтер! Что случилось?
Кеттл (Жестко): Ничего.
Дженни (готовая заплакать): Я же вижу.
Кеттл: А почему должно было что-то случиться?
Дженни: Потому что мы были такими хорошими друзьями. Ты был так добр ко мне и столько помогал, когда я пришла сюда, а теперь ты стал сердитым и злым, точно я тебя обидела. Я тебя обидела, Уолтер? Если да, прости меня. Я никогда этого не хотела.
Кеттл: Не обращай на меня внимания. Не знаю даже, что хуже – видеть тебя счастливой, какой ты была вначале с этим тщеславным болваном Напье, или сейчас, когда он сделал тебя несчастной…
Дженни: Нет, пожалуйста, не говори так, Уолтер. Это неправда. Если я и несчастна, то он тут не виноват…
Кеттл (мрачно): Кто-то же виноват. И трудно вообразить, кто б это мог быть еще.
Дженни: Скажи мне – я давно хотела спросить, а ты единственный, кого я могу спросить, - я не кажусь несчастной, когда я на сцене, нет? Там это незаметно?
Кеттл: Нет, слава богу! Да неужели ты не видишь, неужели не чувствуешь, как я наблюдаю за тобой из своего угла?
Дженни: Уолтер, милый Уолтер, будем друзьями. Мне нужны друзья!
Кеттл целует ее руку, которую она ему протянула, но делает это с такой страстью, что Дженни отпрянула. Кеттл долго смотрит на нее. Затем, ничего не сказав, резко поворачивается и исчезает во мраке.
Входят Ладлоу, Сара и Актриса.
Сара: Не сказавши ни слова… даже не простился. Небось, два вечера просидел с этим Варли, все требовал ролей, торговался из-за жалованья…
Дженни: Вы о ком?
Сара: И теперь его уж и след простыл.
Дженни: Да кого?
Сара: Да Джулиана Напье, конечно. Кого же еще?
Ладлоу (Дженни): Дитя мое, ты бледна, как привидение.
Дженни: В самом деле?
(пытается улыбнуться, но падает без чувств, ее бросаются поднимать).
Краски тускнеют, свет убавляется, хотя все еще продолжает жить. Голоса становятся тише.
Ладлоу: Сара, принеси воды и рюмку бренди. Распустите шнуровку! И там тоже.
Актриса: Мистер Ладлоу, мне кажется… (потрясенная, молчит).
Ладлоу: Теперь я понимаю. И понимаю, почему Джулиан Напье бежал так поспешно.
Актриса: Вы думаете, она сказала ему?
Ладлоу: Нет, она не скажет. Он догадался и пустился наутек. Лондонский ангажемент – и прощай все заботы.
Все трое склоняются над Дженни.
Все заволакивает дымкой.
Человек в черном: Напье, разорвав контракт, сбежал в Лондон. Когда же он уехал, мисс Вильерс, на которой Кеттл строил весь репертуар, тотчас же слегла. Она не поправлялась, ей становилось хуже с каждым днем. Доктор перепробовал все средства, но безуспешно.
Чиверел: Чахотка?
Человек в черном: Да. Она медленно угасала. Хотите выпить? По стаканчику?
Чиверел: Простите, что вы сказали?
Человек в черном: Я сказал, что Напье – мерзавец.
Слышен шум дождя. Входит Кеттл. Разговаривает сам с собой. Человек в черном подсовывает ему стакан вина.
Кеттл: Меня к ней не пустили (с горечью). Ей, видно, хуже. А этот старый олух доктор ничего не сказал. Я его дождался, хотел поговорить. Но напрасно. Она у порога смерти. Странно звучит, если вдуматься. У порога смерти. Наш городишко сегодня точно кладбище. Мне все казалось, что мы тут давно уже перемерли, только позабыли об этом. А доктор – просто-напросто старый жирный покойник, которого воскресили по ошибке. Еще стаканчик, старина.
Человек в черном подносит ему стакан с вином.
Мы все больны. Художник – своими размалеванными рожами и намалеванными декорациями. Этот вот малый – тем пустозвонным враньем, которое он печатает. Болен даже трактирщик, который поит нас своей отравой, чтобы мы поменьше замечали мерзостей на пути к могиле. Вот куда мы все идем, джентльмены. Приятного путешествия!
Чиверел (тихо): Да, ты прав, навсегда закатилось солнце и наше счастье. И ад вовсе не где-то в ином мире, он тут, в этой мокрой черной ночи, и уходящая надежда превращает каждый шаг в тысячу лет ада. Пустота.
Шум дождя стихает.
Голос Дженни: Умирать было так одиноко.
Чиверел (как эхо): Одиноко.
Дженни: Да, очень. Все были так далеко. Это был самый одинокий миг в моей жизни.
Чиверел (тихо): Тебе было страшно?
Дженни: Нет. Я слишком устала, чтобы чувствовать страх. Было одиноко и ужасно грустно – до самого конца.
Чиверел: До самого конца? Что же было потом, родная моя?
Молчание.
Дженни, если в самом конце было лучше… не так безнадежно и грустно… я должен знать! Дай мне увидеть! Дай мне услышать! Дженни, что тогда было? Ты слышишь меня?
Высвечивается постель, на которой сидят Дженни и Сара.
Слышен шум дождя. Горят свечи.
Дженни: Знаешь, как у нас их называют?
Сара: Знаю, милая, свечки. Как же еще?
Дженни: Нет, не просто свечки. Сейчас-то да, а вот, когда весь воск сбежит по бокам – тогда мы зовем их саванами. Правда, похоже?
Сара: Не надо так говорить, дорогая. Потерпи немножко, тебе скоро полегчает. Ты ведь хочешь снова играть с нами в Театре?
Дженни (встрепенувшись): Еще бы!.. Который теперь час? Мне нельзя опаздывать. Я должна одеваться. Почему я тут лежу?
Сара: Ну-ну, милая, сегодня-то еще нельзя. Тебе так нездоровится. Да и поздно.
Дженни: Да, уже поздно. Уже слишком поздно… Времени осталось немного.
Слушай, что это за шум?
Сара: Это дождик, милая.
Дженни: Дождик? А мне плакать хочется. Мне всегда плакать хочется.
Сара: Не плачь, дорогая. Пожалей себя.
Дженни: Времени мало. Я знаю, ты устала, Сара, но я должна повторить еще раз. «У вашей двери шалаш я сплел бы…»
Откидывается на подушки.
Возле кровати возникает фигура Человека в черном.
Сара: Она гаснет на глазах, доктор. И опять бредит, бедняжка.
Человек в черном: Мисс Вильерс.
Дженни: Вы совсем замучились со мной, доктор.
Человек в черном: Нет, нисколько, мисс Вильерс.
Дженни: Совсем замучились… А где Сара?.. Ушла?..
Сара: Да что ты, господь с тобой, вот я, здесь!
Дженни (вяло): Я вас не вижу. Темно… Почему так темно? Что это за шум?
Сара: Это дождик, милая.
Дженни: Нет, это не дождик.
Сара: Да нет же…
Дженни: Вы слышите? Слышите?
Она, собравшись с силами, садится на кровати.
Звучит приглушенная музыка, приглушенные аплодисменты.
И издалека, приближаясь, зовет голос…
Голос: Увертюра! Участники первого акта, на сцену! Участники первого акта, пожалуйте на сцену!
Дженни: Мой выход! Мой выход!
Падает замертво на постель. Все разом меркнет.
Человек в черном: Вот и все. Занавес. Конец. И ничего не осталось, только эта надпись в старой книге: «Дженни Вильерс, актриса, умерла 15 ноября 1846 года в возрасте 24 лет». Дженни Вильерс – вчера, а кто сегодня? Может быть, Мартин Чиверел?
Чиверел: А что было с Джулианом?
Человек в черном: В тот момент он купался в цветах и славе в Лондоне.
Гримерная Напье. Он сидит перед зеркалом. Врывается Кеттл.
Кеттл: Она умерла, Напье!
Напье: Уолтер Кеттл? Ты-то чего в Лондоне? Ушел наконец из «Ройяла»?
Кеттл: Она умерла! И это ты убил ее!
Напье: О чем ты говоришь, кто умер?
Кеттл: Дженни умерла.
Напье: Дженни Вильерс?
Кеттл (точно в безумии): Да, да, да, умерла, умерла! (вцепился в Напье). Мы хороним ее послезавтра. И клянусь богом, Напье, это ты убил ее, ты, и больше никто, убил так же верно, как если бы всадил ей пулю в сердце. Ты убил ее.
Напье: Пусти, дурак. Или я сломаю тебе руку. Что случилось? (отшвыривает Кеттла). Я даже не знал, что она болела. Болела она?
Кеттл: Да. Это началось в то утро, когда она узнала, что ты сбежал от нас.
Напье: Ну?
Кеттл: Она ждала ребенка, ты знаешь.
Напье: Откуда мне знать? Она ничего не говорила.
Кеттл (не глядя на него): Она избавилась от ребенка. Но лучше ей не стало. Да она и не хотела поправиться. Твое бегство прикончило ее. Ты убил ее, Напье. И покуда я жив, я не дам тебе забыть об этом.
Напье: Не смей так говорить со мной, Кеттл! Я любил ее. Я жил с ней. Запомни это.
Кеттл: И бросил ее.
Напье: Я бросил ее, потому что хотел получить этот лондонский ангажемент. Нельзя было упускать такой случай, а расскажи я это ей, она отговорила бы меня. Она не писала мне!
Кеттл: Она была слишком горда, чтобы писать…
Напье: Да, да, я понимаю. (Помолчав): Как она умерла?
Кеттл: Ужасно. Жизнь уходила из нее по капле.
Напье: Замолчи! Не то я… Проваливай!
Напье с маху садится лицом к зеркалу.
Кеттл: Желаю успеха в твоей славной карьере, Напье. И удачи. Она тебе скоро пригодится. (Уходит).
Напье сидит, обхватив голову руками. Свет начинает убывать.
Во мраке слабо мерцает зеркало. Затем что-то возникает в глубине зеркала… белое пятно… лицо, искаженное горем…
Дженни Вильерс…
Голос Дженни: Так вот как это было. Могла ли я знать, что сталось с тобой, мой друг?
Чиверел: Дженни!
Он один в комнате.
Дженни! Где ты?
Раздается ее смех, звонкий и ясный, как серебряный колокольчик.
Она появляется в зеркале в белом платье, юная и веселая.
Позади нее бьет ослепительный свет. Она балансирует на краю зеркала.
Входят Ладлоу, Сара, Кеттл, актеры – все в трауре. Им навстречу выходит Человек в черном.
Человек в черном: Господа, почему вы так удручены? Я хотел попасть к вам вчера, но не сумел этого сделать.
Ладлоу: Мы были закрыты вчера, мистер. Потому что мы все присутствовали на похоронах нашей героини, которой мы все восхищались и которую нежно любили – нашей бедной милой Дженни Вильерс…
Сара: И сейчас мы в первый раз собрались после того, как простились с нею навсегда…
Дженни: Нет, нет, дорогая, ничего подобного.
Актриса: Мы переживаем это, мы так глубоко переживаем это.
Дженни: Да нет же. Это ровно ничего не значит. Ну, пожалуйста!
Сара: Хочется все скорее забыть…
Дженни: Да тут нечего забывать!
Чиверел: Это бесполезно, Дженни, они не слышат тебя. Теперь ты призрак даже для призраков.
Дженни (Чиверелу): Нет, я не призрак.
Сара: Мы не можем ее забыть…
Актриса: Прямо сердце разрывается…
Дженни: Нет, дорогие мои, то, что случилось со мной, не так уж важно. Ничто не потеряно и важно только одно – чтобы пламя оставалось чистым.
Чиверел: Даже лучшие из них – только тени.
Дженни: Они уходят! Опять они уходят!
Все актеры и Человек в черном скрываются во мраке.
(Чиверелу): Ну вы-то скажите им, что важно, чтобы пламя было чистым. Вы-то это знаете.
Чиверел: Как я могу знать?
Дженни: Вы поняли это однажды. Скажите им.
Чиверел: Поздно. Они уже ушли. И все это было давным-давно.
Дженни: Нет, не давным-давно.
Чиверел: Ты видишь меня?
Дженни (шепотом): Вижу.
Чиверел: Мы оба – призраки.
Дженни: Нет, ничего подобного. Зачем вы притворяетесь, что не понимаете?
Чиверел: А почему ты сказала, что однажды я понял?
Дженни: Потому что… мы говорили с вами. Вы разве не помните?
Исчезает в темноте.
И не старайтесь найти меня… теперь.
Чиверел: Дженни! Дженни Вильерс!
Дженни: Нет… не теперь… не теперь…
Чиверел: Дженни, дай мне увидеть тебя еще раз, еще только раз, и тогда я буду знать! Только раз, Дженни!
Зеркало вновь вспыхивает, освещая фигуру Дженни, стоящую на краю.
Чиверел кидается к ней. Но в тот же миг свет гаснет.
Звук удара о стекло. Мрак.
(В отчаянии): Стеклянная Дверь! Только Стеклянная Дверь!
Голоса в темноте.
Полина: Что он говорит?
Отли: «Стеклянная дверь». Это название его пьесы.
Полина: Он постоянно думает о ней.
Комната освещается.
Отли: Мистер Чиверел, вам лучше?
Чиверел: Да, спасибо. Мне очень жаль… Но я чувствовал себя хорошо, а потом, когда я шагнул к ней, она исчезла… Это то самое зеркало?
Отли: Там мы вас нашли. Вы кричали что-то о стеклянной двери.
Чиверел: Кажется, я по ошибке принял не две, а четыре таблетки.
Полина: Ты чуть не убил себя!
Отли: Скажите, как себя чувствуешь в двух шагах от смерти?
Чиверел (медленно): Не теперь.
Отли: Что?
Чиверел: Совсем не так, как можно предположить. Должно быть, мы переходим из одного времени в другое. Добираешься до конца в одном, но затем покидаешь его, словно переходишь в другое измерение, в другой тип времени.
Полина: Тебе это приснилось…
Чиверел: Сам не знаю.
Полина: Если ты будешь так к себе относиться, в два счета вылетишь из всякого времени окончательно и бесповоротно.
Чиверел: Отли, у меня к вам две просьбы. Во-первых, соедините меня с моим другом Джорджем.
Отли: Я знаю.
Чиверел: И позовите ту молодую актрису, если она еще здесь.
Отли: Я понял. (Уходит).
Чиверел: Полина, как ты думаешь, мы-то сами – не привидения ли?
Полина: Кажется, ты уже здоров! Или окончательно спятил. (Уходит).
Входит Энн.
Чиверел: А-а, мисс Сьюард! Знаете, вы были совершенно правы.
Энн: Насчет чего?
Чиверел: Когда сказали, что я скоро буду жалеть, что не захотел поговорить с вами. Теперь я прошу извинить меня…
Энн: Нет, пожалуйста, не извиняйтесь! Вы тогда устали и вам нездоровилось, правда?
Чиверел: Да. А почему вы сказали: «Берегитесь»?
Энн: Вы оставались здесь один, и я почувствовала, как комната наполняется привидениями. Так оно и было?
Чиверел: Да… Позже.
Энн: Вы переменились. Кстати, меня зовут Энн. Я была уверена, что встречусь с вами, и сказала Роберту…
Чиверел: Кто это – Роберт? Ваш приятель?
Энн: Да. Он приехал со мной и ждет внизу. Бедный Роберт! Ему всегда приходится ждать.
Чиверел: Он влюблен в вас?
Энн: Да. И я в него. Уже много лет.
Чиверел: Вы хотите сказать, года два?
Энн: Около того. Но не стоит об этом говорить.
Чиверел: Ну что же. Может быть, перейдем к делу? Виолу вы играли?
Энн (кивая): Даже совсем недавно.
Чиверел: Помните сцену с Оливией – монолог о шалаше?
Энн: Попробую вспомнить. (Встает).
Чиверел: Пожалуйста. (Реплика): «Да? А что б вы сделали?»
Энн: У вашей двери
Шалаш я сплел бы, чтобы из него
Взывать к возлюбленной…
Нет, неправильно. Жалко.
Чиверел: Не жалейте. Я не жалею. Прошу вас: «Да? А что б вы сделали?»
Энн читает. А ее словам, порой вытесняя, вторит голос Дженни.
Энн: У вашей двери
Шалаш я сплел бы, чтобы из него
Взывать к возлюбленной, слагал бы песни
О верной и отвергнутой любви
И распевал бы их в глухую полночь.
Кричал бы ваше имя, чтобы эхо
«Оливия!» холмам передавало:
Вы не нашли бы на земле покоя,
Пока не сжалились бы!..
Я не слишком хорошо прочла.
Чиверел: Вы хотите в Уэст-Энд?
Энн: Нет, я хочу поработать с режиссером как следует порепетировать после этих сумасшедших премьер каждую неделю. Понимаете, мистер Чиверел, я настоящая актриса. Я не хочу просто ходить и выставлять себя напоказ. Я знаю, что Театр – это не только веселье, блеск и аплодисменты…
Чиверел: Продолжайте, продолжайте.
Энн: Это тяжкий, порой надрывающий душу труд. И нам не удастся сделать все, к чему мы стремимся. Театр – это сама жизнь, уложенная в маленький ларчик…
Чиверел: Да, и как жизнь…
Энн: Он часто пугает, часто внушает ужас, но он всегда удивителен. (Смеется): Почему я вам все это говорю? Как-то вдруг вырвалось.
Чиверел: Я знаю.
Энн: И уж наверняка вы все это слыхали.
Чиверел: Один раз. Присядем. (Закуривает). Скажите, Энн, ваши родители играли на сцене?
Энн: Нет. В нашей семье на сцену идут через поколение. Моя бабушка по матери была актриса Маргарет Ширли.
Чиверел: Я ее помню. Она была хорошая актриса, хотя я думаю, вы будете лучше.
Энн: Она была родом из Австралии. И ее дедушка, который уехал в Австралию в тысяча восемьсот пятидесятом, тоже работал в театре, хотя и не был никакой знаменитостью.
Чиверел: А как его фамилия?
Энн: Да вы вряд ли когда-нибудь о нем слышали. Его фамилия была Кеттл. Уолтер Кеттл. Ой, что с вами?
Чиверел: Ничего. Наверное, мне не следует курить.
Энн: Он не был ни драматургом, ни сколько-нибудь известным актером.
Чиверел: Уолтер Кеттл был режиссером. И некогда он был режиссером вот в этом самом театре.
Энн: Вы уверены?
Чиверел: Да. Вот в этой книжечке все написано, хотя главным образом, о Дженни Вильерс.
Энн: Да, я видела ее портрет здесь. И ее фехтовальную перчатку.
Чиверел: Подождите. Вы бросили перчатку на пол? Когда я не захотел разговаривать с вами?
Энн (кивает): Бросила. Но до этого она сама выпала из шкафа.. Только теперь мне ясно, почему мне сразу показалось, что в этой комнате полным-полно привидений. Понимаете, мистер Чиверел, ведь часть меня – та, что идет от Уолтера Кеттла, - уже бывала здесь раньше и хорошо все знает. Может быть, потому перчатки и выпрыгивают из шкафов. Узнали во мне частицу Уолтера Кеттла.
Чиверел: Наверное. А нельзя ли теперь взглянуть на вашего Роберта?
Энн: Конечно. Он будет в восторге. Его фамилия Пик, и он подполковник авиации.
Чиверел (в телефонную трубку): Пропустите подполковника авиации Пика, который ждет у служебного входа.
Энн: Ему всего тридцать, а он уже подполковник. Это потому, что в Америке все иначе, чем здесь.
Чиверел: Он американец?
Энн: Да. И к тому же потрясающе талантлив.
Чиверел: Как актер?
Энн: Пожалуй, нет. Но он влюблен в Театр и в меня. И в этом-то его главный талант. Он удивительный!
Заглядывает Отли.
Отли: Подполковник авиации Пик.
Входит Роберт Пик – это Джулиан Напье в форме подполковника авиации.
Пик: Я думал… простите. Мне велели зайти.
Энн: Это Роберт.
Чиверел: Простите, я хотел спросить, какие фамилии есть в вашей семье, кроме фамилии Пик…
Пик: Видите ли, сэр…
Чиверел: Впрочем, это неважно. Я только хочу предупредить вас, что ваша девушка – актриса, поэтому в ее жизни на первом месте всегда будет Театр, а вам придется довольствоваться лишь вторым.
Пик: Я знаю, поэтому я сказал ей, что буду стоять в стороне и заботиться о ней.
Энн: Милый!
Чиверел: Не сомневаюсь в вашей искренности, но это будет нелегко… а после того, как вы поженитесь…
Энн: Все равно он должен знать.
Пик: Ну, ты и говори.
Энн: Мы уже женаты. Целый год.
Чиверел: Ну что ж, может быть на этот раз все будет хорошо…
Энн и Пик: Что?
Чиверел: Я хочу сказать, что должен принести вам обоим поздравления.
Телефонный звонок. Заглядывает Отли.
Отли: Мистер Чиверел, звонит ваш друг.
Чиверел (в трубку): Джордж?
Голос Джорджа: Как ты себя чувствуешь?
Чиверел: Хорошо.
Голос Джорджа: А как там чувствуют себя ваши привидения?
Чиверел: Мне кажется, Джордж, ты кое-чем им обязан. Я изменил свое решение.
Тихо входит Полина.
Если твое предложение остается в силе, я говорю «да».
Голос Джорджа: Конечно, остается, старик!
Чиверел: Увидимся на премьере и все обговорим. Пока! (Кладет трубку).
Полина: Мартин, извини, но я все слышала. Это правда?
Чиверел: Да, и многое другое тоже.
Энн (Пику): Милый, нам пора.
Чиверел (Энн): Где, вы говорили, находится этот ваш репертуарный театр?
Энн: В Уонли. Недалеко отсюда. Вы приедете посмотреть меня?
Чиверел: Как только здесь все закончу. И тогда – тогда, я думаю, у меня найдется, что вам предложить.
Энн: Вот здорово! (Полине): Он теперь совсем другой. Что-то в самом деле произошло.
Энн и Роберт Пик идут к выходу.
Чиверел (Пику): До свидания. Заботьтесь о ней.
Пик: Обещаю вас. Всего доброго, сэр.
Энн: Я очень, очень благодарна. А иначе бы я рассердилась на вас.
Чиверел: Почему же?
Энн: Потому что это разозлило бы любую женщину: вы все время смотрели на меня так, словно пытались увидеть кого-то другого.
Уходят.
Полина: Что означает ее последняя фраза?
Чиверел: Я не совсем понял. Но я знал ее родственника – некоего Уолтера Кеттла.
Полина: И ты принимаешь предложение Джорджа?
Чиверел: Да.
Полина: Но почему ты изменил решение? Что произошло?
Чиверел: Я думал о Театре. О Театре, который есть жизнь в миниатюре, как всегда говорили старые драматурги, особенно Шекспир.
Полина: Я знаю. Весь мир – театр и так далее. Каждый играет роль и тому подобное.
Чиверел: В нашей жизни, как на сцене, декорации, костюмы, грим и реквизит – это только театр теней, который складывают и уносят, когда представление окончено. А истинное, нетленное и прочное – это как раз все то, что стольким дуракам кажется преходящим и мимолетным… сокровеннейшие и глубочайшие чувства, которые честный художник отдает своей работе. Основа и смысл настоящего личного отношения… пламя. Да, пламя, чистый огонь.
Полина: Почему ты сказал это – о пламени – вот так? Мартин, что случилось?
Чиверел: Я хочу поработать, извини меня.
Полина: Третий акт?
Чиверел: Третий акт. У меня появились кое-какие мысли. Имей в виду, речь не о том, чтобы сделать его добрее и проще для публики, я хочу сделать его правдивее. Я распахну некоторые из дверей…
Полина: Мартин, что случилось?
Чиверел: Я не смогу тебе ответить.
Полина: Ты мне расскажешь когда-нибудь?
Чиверел: Попробую. Но это будет трудно. То, что я чувствовал, было страшно реально – вот почему я готов рискнуть открыть эти двери; но остальное… Возможно, это был сон… или бред… или…
Полина: Или что? Это не всё?
Чиверел: Может быть.
Полина: Ну, не раскисай, Мартин, и не становись снова несчастным.
Полина уходит, включая радио. Звучит песня о Те… Продолжение »