Юрий Иванов

НЕБЫВАЛЬЩИНА

Москва, железнодорожная станция «Нижние котлы». Середина лета. Необыкновенно жарко и душно. На перроне уйма народу, спешащего вырваться за пределы наскучившего за неделю города. Подошедшая электричка терпеливо ждет, пока последние пассажиры забьются в переполненные вагоны.

- Следующая станция… - объявляет из динамика механический голос.

Электричка, дернувшись, отправляется в путь.

Свободных мест нет. Воздуха нет. Температура стремительно растет. Пассажиры, как рыбы, выброшенные на берег, ловят ртами закипающий кислород.

Тамбур.

- Хочу курить! – стонет здоровый детина, прижатый дородной дамой к стенке.

- И не вздумайте! – предупредительно шипит та на мужчину. – У меня астма!

- О-о… скажите еще что-нибудь, - продолжая стонать, просит детина.

- Счас скажу. Как скажу! – злобно ворчит дама.

- Говорите… Пожалуйста, говорите. От ваших пустых слов такой приятный ветерок.

Детина млеет.

- Пустите руку, - просит конопатый юноша девушку.

- Не могу, - отвечает она.

- А можно, я тогда угощу вас прохладным пивом, - продолжает парень.

- Ну… - мечтательно тянет девушка.

- Тогда пустите руку. В ней – пиво.

Девушка, обидевшись, отворачивается.

- Сойдите с моей ноги! – произносит пожилой еврей, обращаясь к конопатому юноше.

- Не могу.

- А вы таки сойдите, - настаивает еврей.

- Понимаете, уважаемый, на моей ноге тоже уже кто-то стоит. А кто…

Еврей пытается разглядеть ноги пассажиров и, наконец, изрекает:

- Ну хорошо, стойте на здоровье. Мне нескоро выходить.

В углу рядом с выходом примостилась старушка в коричневом длинном плаще. На голове – шерстяной болотного цвета платок. Из-под него наружу выбиваются седые пряди. Сухое лицо оканчивается острым подбородком, который, в свою очередь, венчают длинные пепельного цвета волоски, торчащие в разные стороны. К груди прижата сумка с какой-то душистой травой.

Несколько станций электричка проносится без остановки.

- Расторгуево! – объявляет машинист.

После станции в тамбуре становится свободнее. Теперь видно стоящее на полу красное пластмассовое ведерко, до верху наполненное большими кремового цвета яйцами.

Старушка говорит, кажется, сама с собой:

- Вот раньше-то рынок был, ой да рынок! А нынче что? Рынок разве? Ягоды да грибы можно было купить. Теперь одну картошку продают. Кто ее ел-то раньше? Никто! Разве что царица в горшке клубни те выращивала, и то прямо скажу – ради цветов. Мода на них была. А кто ел – бедняки, да бездельники. Тыщами народ травился, словно мухоморов объевшись. А за ягодками в лес ходили: и брусничка, и земляничка, и клюквочка, да черничка, все было в лесу. Да-а… теперь рынок уже не тот, - старушка с сожалением причмокнула губами.

Тамбур, тяжело вздыхая, слушал нелепую болтовню старухи. Сделав паузу, старушка посмотрела на молодого человека в очках, стоявшего напротив и читающего толстую книгу в кожаном переплете, затем искоса осмотрела других попутчиков.

- Точно каторжные едем, а на дворе ужесь двадцатый век, - завела она снова.

- Верно, мать, заключенных, и то комфортнее перевозят, - поддержал разговор вспотевший детина.

Найдя в его лице собеседника, она тут же подхватила:

- Павелецкая, да Казанская дороги – тюремные издавна. Савеловская – богатая, славная дорога.

- Откуда знаешь, мать? – спросил детина.

- Да уж пожила, знаю, сыночек.

В образовавшуюся паузу вклинился стук колес.

В тамбур вошла женщина, держа в пакете куриные яйца. Старушка моментально переключилась на нее.

- Я вон тоже яиц прикупила. Токмо гусиных. Все ноги истоптала в поисках, - она взяла крупное яйцо, взглянула его на свет. – Добре! Домой вернусь, своим гусям-лебедям подложу. Гуси старые, яйца давно нести перестали, а пополнять хозяйство надобно, молодняк нужон.

Народу в вагоне становилось все меньше.

В тамбуре остались двое: молодой человек в очках и старушка. Временами молодой человек бросал на женщину короткий взгляд и снова погружался в чтение книги. В очередной раз оторвавшись от чтения, он посмотрел на попутчицу. Та в упор, не мигая, смотрела на него. От неожиданности молодой человек вздрогнул и выронил книгу. Та упала, открывшись на странице, с изображением парящей в ступе среди стаи гусей-лебедей веселой старушки с помелом.

- Старинная книжонка, - нарушив тишину, обратилась спутница. – Интересная, видать. Всю дорогу изучаешь.

- Ага, - поднимая книгу, промычал парень.

- Ажно станцию свою проехал, - сказала бабуся. – Зачитался!

- Я к подруге в Узуново, в деревню, - на ходу придумывая, соврал он.

Молодой человек подумал:

- Как она узнала, что я проехал свою станцию?

- Давеча контролеры проходили. Так у тебя билетик до зеленой зоны, я приметила, до Домодедово, значить, - ответила на его мысли бабка.

- Точно… - поднимая книгу, с изумлением молвил парень. – А я подумал, что вы…

- Телепатка, что ли?

- Ведьма… - невольно сорвалось у парня с языка.

- Ух, прямо-таки и ведьма? – прыснула веселым смехом старушка. – Ты б меня раньше видел! Кра-са-ви-ца была, не-пи-сан-ная… Так ты сказал, к подруге в Узуново едешь? Тогда помоги старушке ведерко до дома донести. От станции совсем близко. И к девушке успеешь, и мне поможешь.

- Угу, - промычал парень, поправляя очки на переносице.

В тамбур вошли два милиционера: маленький толстый сержант и худой высокий старшина. У обоих были осоловелые взгляды.

- Этих проверим? – спросил сержант старшину.

- Ну их! – старшина недовольно сморщил лицо.

- Ну, Серега, давай проверим, - канючил сержант.

- Ладно, валяй, - отозвался старшина.

- Сержант Воронов! – заплетающимся языком представился коротышка. – Ваши… док-ик… кументы… ик!

- Очкарик в порядке, - разочарованно захлопывая паспорт и протягивая парню, сказал он старшине.

- Идем, - ответил тот.

- Не-ет! Я еще бабуську не проверил!

- Пошли, говорю, чо с нее взять? Ты глянь на ее прикид: отстой! Яйцами, что ль возьмешь?

- А хоть и яйцами! Паспорт, старая!

Старушка полезла во внутренний карман плаща, долго копалась и наконец протянула сержанту документ.

- О-о-о… Серега… Глянь-ка, у бабки паспорт царских времен! Во рыбу поймали! – сержант открыл документ с пожелтевшими страницами, вслух стал читать. – «Евсеева Римма Ивановна… Родилась в 1880-м в Воронежской губернии. Родители… Рост 164… Глаза ярко-зеленые, волосы русые, особых примет не имеет».

- Ну ты, бабуся, даешь! Зачем он тебе? – хлопая глазами, спросил старшина, заглядывая через плечо сержанта в паспорт.

- Как – «зачем»? Документ!

- А где российский или, на худой конец, советский паспорт? – спросил старшина.

– Бичуешь, старая? – придавая строгости голосу, осведомился сержант.

- В Заболотной живу. И дом у меня там, и прописка, и…

- Ладно, довольно! Чо ты нас дурачишь? Давай настоящий! – оборвал старшина.

- Я и дала – самый что ни на есть настоящий, - женщина хитро сощурила зеленые глазки.

Было непонятно, говорит она правду или дразнит милиционеров.

- Все-таки придется тебя забрать в отделение до выяснения личности – кто ты такая есть, - сказал старшина. – Идем, бабуся! – приказал он старушке.

- Не пойду! – возразила женщина.

- Огрызается! Сопротивление власти! При исполнении!!! – ища поддержки у коллеги, произнес сержант.

- Не пойду! У меня детки малые!

- Какие такие детки? Тебе ж без малого… - старшина запнулся, подсчитывая возраст старушки.

- Женщин о возрасте не спрашивают! – кокетливо поправив платок, уколола бабуля. – Вон в ведерке яйца вишь? Им тепло нужно, в гнездо под гусыню. А ты меня – в отделение! Да еще на возраст намекаешь! Не стыдно?

- Ладно, оставь ее, она – того… - покрутив пальцем у виска, шепнул старшина подопечному. – Умом… Пошли.

- Спасибочки, граждане менты.

- Она хамит! – пожаловался сержант.

- Брось! – остановил его старшина. – Идем!

Сержант нехотя оторвался от бабки. Милиция двинулась дальше по составу.

- Не споткнитесь, - бросила старушка им вслед, и те разом грохнулись на пол.

Старушка подмигнула изумленному парню:

- Вон, вишь – шурупчик из пола торчит, - пояснила бабуля.

Парень пристально уставился в указанное ею место, но ничего не увидел.

- Зрение плохое у нынешней молодежи. Телевизоры-компьютеры…

Парень проводил взглядом удаляющихся милиционеров.

- Вот и хорошо, вот и ладно, - залепетала бабуля, пряча паспорт. – Следующая станция моя, - потянув носом, словно принюхиваясь к чему, произнесла она.

Двери электрички на прощание прошипели, и состав покатил дальше, оставив на длинной платформе, освещенной одним фонарем, паренька и старушку.

Со всех сторон, нависая темной массой, станцию обступал сосновый бор.

- Где же вы живете? – поинтересовался парень.

- Туточки, недалече, верстах в восьми, - отозвалась старушка и засеменила вперед.

Молодой человек, впав в оцепенение, посмотрел на раскачивающиеся в лунном свете макушки сосен. Бросился догонять оказавшуюся на редкость прыткой старушку.

Пройдя через лес, они вышли на пшеничное поле. Вдали замаячили дрожащие огоньки. Послышался лай дворовых псов.

- То – дачи! – пояснила бабка. – А нам влево.

Они свернули и тут же, словно из-под земли перед ними возник маленький, на два оконца, домик.

- Прибыли! – отомкнув замок на калитке, провозгласила старушка.

Ее тут же обступили с десяток больших серых гусей, злобно шипящих на незнакомца.

- Вот, вернулась! – ласково сказала она гусям.

Те, косясь на пришельца, продолжали недовольно шипеть.

- Ты иди в дом, я сейчас, - старушка забрала ведерко с яйцами и направилась к сарайчику в сопровождении гусей.

Молодой человек поднялся по ступенькам домика.

В темноте раздался грохот.

- Это чой-то там? – откликнулась старушка.

- Это я упал, - буркнул парень.

Вспыхнул огонек мобильного телефона в руках молодого человека.

Подле комода он попытался найти оброненную книгу. Она лежала на полу, открывшись на иллюстрации с изображением избушки на куриных ногах.

- Наваждение, - промямлил парень.

Зажегся электрический свет. Старушка стояла на пороге. Ошеломленный гость сидел на полу и разглядывал обстановку домика.

Все вещи, казалось, были принесены сюда из музейных запасников: резной с изразцами комод, не менее искусно выполненные стулья, стол и лавка, стоящая у большой русской печи, скатерти и накидки ручной работы, вышивки и многое, многое другое.

- Чего на полу расселся? – спросила старушка.

- Да я вот… ударился, - потирая лоб, ответил парень.

Она пододвинула стул:

- Садись.

- Я пойду, поздно уже, - поднимаясь, сказал молодой человек.

- Обожди, накормлю тебя сперва. Отдохни пока чуток, а там и отправляйся.

Старушка принялась собирать на стол.

- А может, баньку истопить? Обмылся бы с дороги? – она бросила на парня хитрый взгляд.

Тот занервничал.

- Да нет, не надо, к чему хлопоты.

Бабуся, будто не расслышав, продолжала суетиться. Она разожгла печь, хотя в углу стояла плита с газовым баллоном.

- Вот, газ закончился, - пожаловалась она. – А привезти все некому. Приходится в печи готовить.

- Присаживайся, - позвала она парня.

- Звать-то тебя как, помощничек? – накладывая дымящейся картошки из чугунка, поинтересовалась она.

- Степан, - ответил он.

- Степа, Степушка… Тоже неплохо. Хотя мне больше Ваня по вкусу.

Парень, начавший было есть, вздрогнул и поперхнулся.

- Давно вы здесь живете? – пересилив себя, спросил он.

- Давненько, годков пятьдесят. Как мужа освободили и сказали, что в Москве и больших городах жить недозволенно, так тут и поселились. В тридцать седьмом забрали его по политической, ну и в Сибирь. Я, значить, за ним. Как декабристка! Так лет пятнадцать скитались: он – по лагерям, я – следом… А теперича одна осталась.

- Ваш муж умер? – сочувственно молвил парень.

- Как же – умер! – подкладывая сметанки гостю, усмехнулась старушка. – Молодуху себе завел, она его и сманила! К ней ушел, охальник!.. Рукастый мой муженек, башковитый! – с ностальгией произнесла бабка. - Ежли б не репрессии, да помоложе – не иначе президентом быть ему! Это все его работа, - она отогнула скатерть и ласково погладила отполированный до блеска край стола. – Да и я не даром хлеб свой ела, скатерки, полотенца, кружева всякие – это моя работа.

- И это тоже? – тыча пальцем в расписную скатерть, покрывающую стол, спросил молодой человек.

- Нет, то мне старушка одна подарила, ссыльная. Марья ее звали. Может, слышал?..

- Спасибо, - отодвигая тарелку, поблагодарил парень и встал из-за стола.

- Ну, Степа, провожать тебя не стану, дела у меня. А там светло, как днем, не заблудишься.

Парень вышел на крыльцо.

Было полнолуние. По двору, важно пощипывая траву, разгуливали гуси. Рядом с ними бегало с полсотни маленьких гусяток.

Молодой человек снял очки, протер стекла. Надел снова.

На дворе не было никого.

- Пирожок тебе на дорожку, - протягивая горячий сверток, сказала старушка. – С пылу - с жару! – улыбнулась она. – Прощай, Степа.

Луна высоко выкатила над лесом, дорогу было видно хорошо, и молодой человек, сжимая в одной руке книгу, а в другой - теплый пирог, бодро зашагал по лесной тропинке.

На платформе было пусто. Степан дошел до конца перрона к небольшой кирпичной будке с табличкой «КАССА». В окошке горел свет. Молодой человек осторожно постучался.

В окошке возникло заспанное лицо пожилого мужчины:

- Чего тебе?

- Не подскажете, когда ближайшая электричка на Москву?

- Утром.

И тут над его головой с пронзительным свистом пронеслась знакомая старушка в ступе. Она размахивала в воздухе метлой. Следом за ней с криком летела стая огромных гусей. Степан упал на землю прямо лицом в пирог. Ища спасение, быстро протер очки и нацепил их опять.

Безоблачное небо сияло в лунном свете прозрачной синевой – ни звездочки, ни старушки со свитой там не было.

Степан поднялся, отряхнул одежду, взял помятый пирог и нагнулся за книгой, но отдернул руку, как ошпаренный. На него с иллюстрации смотрела знакомая старушка, постепенно превращаясь в Василису Прекрасную…