ГЛАВА 8

1367 год до Р.Х.

Три жреца стояли недвижно под строгим взором верховного. Двое из них были давними служителями Амона-Ра, но место убитого на прекрасный праздник долины Брохута теперь занимал молодой жрец Асахадон. Ночные сборы под сводами храма стали с некоторых пор обычным явлением, и жрецы не роптали, если Такенс вызывал их на совет, когда все люди Египта уже спали.

Амон тупо смотрел перед собой белыми глазами, выражающими совершенное безразличие к происходящему. Верховный жрец стоял к нему спиной и не мог видеть равнодушия своего покровителя. Жрецы, в свою очередь, не смели отвести взгляда от Такенса.

- Известно ли вам, слуги Амона-Ра, зачем я собрал вас? – наконец спросил верховный.

- Мы можем лишь догадываться, мудрый Такенс, - пролепетал тонкогубый жрец.

- Боги поручили мне сказать вам правду о великом фараоне Египта, о том, кто смеет нами управлять, кого своими руками мы водрузили на трон. Это не делает нам чести, потому что мальчишка, взращенный среди этих стен, живший взаперти и в постоянном страхе, на кого мы возлагали свои надежды – этот человек вдруг начинает бесчинствовать, словно потерявший разум нечестивец.

- Да, мы знаем это, мудрый Такенс, - пробормотали жрецы, опустив головы.

- Мы пытались объяснить его поведение, примириться с ним. Нам все казалось поправимым и временным, но окончательно спятил. Он зашел так далеко, что сегодня посягнул на волю Амона…

- Как, он выгнал из дворца эту девчонку? – вырвалось у жреца с надтреснутым голосом.

- И это правда? – на лице Асахадона отразился испуг.

- Нет! – с нотой плохо скрытого сожаления ответил верховный. – Он поступил иначе. Ах, эта крестьянка! Она, казалось, так наивна! Я говорил с ней однажды здесь…

- Когда? – немедленно спросил тонкогубый.

- Пару месяцев назад, - ответил верховный и Асахадон кивнул, подтверждая истину его слов. – В то утро она явилась одна, чтобы сделать подношения великому Амону. Я говорил с ней, выражая беспокойство за судьбу Египта. Но она увидела в моих словах совсем другое значение, в добрых намерениях – злой умысел, и она рассказала об этом фараону. Она, я убежден, наговорила на меня, добиваясь моего изгнания!

- Откуда ты знаешь об этом, о Такенс?

Верховный глубоко вздохнул и произнес, торжественно подняв вверх подбородок:

- Дело жречества гибнет. Такенс… ваш верховный служитель и правая рука фараона сегодня стал изгнанником двора.

- Что?! Что случилось? – заволновались жрецы.

- Я давно видел, как у нашего властителя растет недоверие ко мне. Он все меньше позволял мне, своему сановнику, участвовать в делах, все больше отдалял меня. А сегодня… - верховный перевел дух и внимательно прошелся глазами по лицам подопечных. – Сегодня я узнал, что у фараона новый сановник.

- А ты, о мудрый Та…

- Меня известили через слуг, что доступ во дворец отныне мне закрыт! – воскликнул верховный в исступлении.

Жрецы не знали, что сказать. Они сами были ошеломлены известием Такенса. Только Асахадон бесстрастно следил за происходящим.

- Да! – с горечью повторил верховный. – Фараон отстранил меня от своего трона, взяв сановником молодого номийского аристократа Хоремхеба.

- Чем же славен этот человек, которого фараон предпочел тебе, мудрейший? – спросил жрец с надтреснутым голосом.

- Он, да будет тебе известно, мудрый Куш, умен, образован, а главное, абсолютно предан своему господину. Он, как никто другой, подходит фараону.

- А как же с тобой, о мудрый Такенс? – осторожно спросил тонкогубый.

- Я пока еще верховный жрец Амона. И ни одному фараону не под силу отстранить меня от службы в храме, - гордо ответил Такенс. – А уж я сделаю все, чтобы нечестивец был отрезвлен и наказан.

- Кто? – словно не понимая, о чем речь, спросил молодой жрец.

- Амонхотеп! – медленно, сквозь зубы прошипел верховный. – Знаете ли вы его слабое место? Ведь у каждого человека есть слабости, даже если это фараон, - коварство блеснуло в глазах Такенса. – Молчите? Вы безмолвны? А я скажу вам! Слабость фараона заключена в этой девчонке, царице Нефру. Это его любовь к ней. В последние недели страсть разгорелась сильнее, потому что царица ждет ребенка.

- О боги! – в один голос воскликнули жрецы.

Асахадон вскинул на Такенса удивленный взгляд, но промолчал.

- Необходимо скомпрометировать царицу, - тихо произнес верховный. – Но это сделать нелегко, она почти не покидает резиденции.

- Да, уже два месяца она не посещала храм Амона, – подтвердил Куш.

От его слов лицо верховного озарилось вдохновением.

- Ты навел меня на мысль, мудрый Куш! – промолвил он, сгорая от нетерпения поделиться идеей. – Можно сообщить фараону, что его Нефру обманщица, а ребенка нажила с неким человеком, с которым встречалась здесь, под сводами храма.

- О Такенс! – наперебой заговорили жрецы. – Как можно порочить стены священного здания, оплота Амона, грязными наветами? Бог не сжалится над тобой, он будет разгневан кощунством, которое ты собираешься учинить!

- Вы глупы! – дерзко рассмеялся им в глаза верховный. – Чтобы спасти все жречество, честью одного храма можно пожертвовать.

- Тогда объясни, с кем встречалась царица и правда ли это? – робко осведомился Куш.

- Я найду человека, готового выступить в этом скандале, - спокойно ответил Такенс.

- Но он рискует расстаться с жизнью.

- Он забудет об этом, когда мы предложим ему сокровища. Мало ли таких людей?

- Но как же наша честь? – Куш никак не мог успокоиться. – Как мы будем выглядеть в этой, пусть даже придуманной, истории? Неужели мы ничего не видели или сознательно потакали прихотям царицы?

- Я все учту, - ответил верховный. – Теперь слушайте, что вы расскажете фараону…

- Когда? – поспешно уточнил Куш.

- Как только я найду человека, способного выступить в этой истории, - ответил самодовольный Такенс.

Минуло несколько часов, в которые верховный жрец, коварный и искушенный в человеческих слабостях, не терял времени даром. Он без труда нашел в Уасете подходящего человека, способного за подходящую сумму на любое злодеяние и ложь; кого не страшили ни гнев богов, ни сама смерть, и подгадал наиболее подходящее время для исполнения дела, так неподобающего для сана верховного жреца Амона-Ра.

Среди ночи фараон Обеих Земель был разбужен новым сановником, статным и красивым аристократом лет на пять моложе его.

- О, повелитель, - обратился к нему Хоремхеб. – Группа жрецов ипет-исутского храма Амона-Ра хочет незамедлительно с тобой поговорить.

Фараон спал в павильоне, чтобы не тревожить сон царицы государственными делами, когда засиживался допоздна. Нефру он очень дорожил, особенно теперь, когда в ней пробуждалась новая жизнь, жизнь их ребенка.

Фараон поднялся и слуги одели его.

По знаку сановника вошли трое жрецов.

Они сразу же хотели говорить, но Амонхотеп сбил их с толку вопросом:

- У вас, о мудрые слуги Амона, какое-нибудь дело?

Жрецы слегка смешались; потом тонкогубый начал:

- О, божественный сын Амона, чей светлый лик освещает землю Египта и посылает плодородие и жизнь каждому существу…

- Что случилось, мудрый Куш? – обратился фараон к другому жрецу, а первый замер на полуслове:

- О, бессмертный! Мы здесь потому что должны сообщить своему повелителю о страшных злодеяниях, творящихся у него за спиной и о которых владыка не имеет представления! – поспешно проговорил Куш, боясь, что фараон прервет и его.

- Что случилось? – не теряя самообладания, вновь повторил Амонхотеп IV.

- О, божественный! Об этом мы можем говорить с тобой только наедине, - Куш скосил глаза в сторону Хоремхеба.

Фараон подал знак сановнику удалиться.

Когда тот вышел, Куш продолжил тоном заговорщика:

- О, божественный! Мы, жрецы Амона, покровителя Уасета, оказались вовлечены в страшную историю, которая касается тебя, о бессмертный!

- Я слушаю вас, - спокойно отвечал Амонхотеп IV, садясь на край ложа.

Куш продолжал:

- Ты знаешь о том, что царица часто посещала наш благословенный храм…

- Да.

- Ты знаешь, что там она приносила дары Амону, а затем некоторое время пребывала под крышей храма?

- Да.

- Она прославляла имя бога солнца, покровителя Уасета и Обеих Земель, ведь так?

- Да.

- И мы думали то же, но случай помог нам разобраться в истине.

- Что такое? – фараон внутренне напрягся, но ничем не выдал своего волнения.

- Царица часто просила оставить ее в одном из внутренних помещений храма, наедине с Амоном, как она говорила. И вот недавно мы узнали через достойного человека, который сейчас говорит с тобой, божественный. С кем она оставалась там.

- Что?! – в голосе фараона прозвучала угроза. – Говори!

- В тот момент я проходил мимо комнаты, где находилась царица, - лепетал Куш. – И мне лицом к лицу довелось столкнуться с мужчиной, выходящим от прекраснейшей.

- Что?! – пророкотал Амонхотеп так невозможно низко, что его голос был подобен раскату грома. – Что ты произнес?

- Я видел его. Этого мужчину, - продолжал Куш, холодея от мыслей о последствиях страшных слов, льющихся из его собственных уст. – Он был высокий молодой египтянин, с виду ремесленник, не аристократ. Увидев меня, он испугался, со всей силы толкнул меня. Я упал, а он пустился бежать прочь из храма. Спустя некоторое время вышла царица, как ни в чем не бывало. Я не подал вида, что знаю ее тайну, с непременным уважением проводил ее до носилок, и она покинула храм.

Фараон молчал.

Куш, воодушевленный таким обстоятельством, молвил:

- Мы не знаем, как давно продолжаются эти встречи. Но нас смущает, что царица начала просить об отдельном помещении около четырех месяцев назад, а последние два месяца не появляется в храме… Мы беспокоимся за честь нашего фараона и тем скорее поспешили сюда, узнав, что царица ждет ребенка.

- Что ты хочешь сказать, мудрый Куш? – ледяным тоном спросил Амонхотеп IV. – Я готов выслушать тебя.

Жрец, смутившись, отвечал:

- О, бессмертный властитель! Мы считаем своим священным долгом предупредить тебя об обмане со стороны царицы и о возможном ее коварстве в будущем, если она вздумает посадить на трон ребенка, нажитого с неизвестным человеком.

- Благодарю вас, достойнейшие! – спокойно отвечал фараон. – Я рад, что у меня такие преданные слуги. Вы сообщили мне то, чего не знает даже моя искусная полиция. Да и кто бы мог подумать, что хитроумная царица вздумает искать любовника в ипет-исутском храме! Коварная обманщица!

Куш потупил взор. Остальные жрецы последовали его примеру.

Амонхотеп IV пристально посмотрел на Куша и вдруг громовым голосом закричал:

- Зачем вы явились сюда среди ночи? Неужели ваша новость не могла подождать до утра?! – так же неожиданно он вернулся к нормальной речи. – Скажите, Куш, и ты, Салех, мои учителя, мои старшие братья, неужели вы сами верите в эту выдумку? Кто сочинит ее? Ты, Куш? О, нет, твоего робкого разума не хватит на такое! Это затея верховного жреца!

Ночные гости оцепенели.

- Вы думаете, я не узнаю во всей этой истории мудрейшего Такенса? Всего лишь вчера вечером он был отстранен от государственных дел, а спустя сутки уже придумал подлость, желая отомстить за нанесенную ему обиду! Скажите, почтенные братья мои, мог ли я и далее держать подле себя эту ядовитую змею?

Жрецы молчали.

- Но как вы, мудрецы Амона, позволили сделать из себя орудие лжи? Неужели вы растеряли свой хваленый ум, неужели стали трусливее ящерицы? – Амонхотеп IV переводил взгляд с одного жреца на другого и обратно, а молодого Асахадона будто не замечал. – Скажите же мне сейчас, что все сказанное вами – недостойная ложь; скажите, что эта история существует только в воображении Такенса.

- Нет, - твердо отвечали Куш и Салех. – Царица опозорила честь храма и твою честь и прощения ей быть не может!

- А где же ваша честь? - спросил Амонхотеп. – Была ли она у вас когда-нибудь? Неужели вы решили, что я поверю тому, что кто-то был способен проникнуть в храм мимо ваших неусыпных слуг? – фараон сделал паузу и добавил. – Простит ли вас тот самый бог, которому вы служите? Не терзает ли вас тревога за судьбу свою, ибо она может предстать самым удручающим образом?

- У нас есть доказательство: тот человек, он пойман! – сказал Куш.

- Я полагаю, верховный достаточно богат, чтобы нанимать безумцев, - ответил повелитель.

- Но он схвачен, этот человек, и может в любой момент предстать перед тобой, о божественный!

- Идите прочь! – рявкнул Амонхотеп IV. – И никогда впредь не появляйтесь там, где буду я. Иначе я не ручаюсь за сохранность ваших жизней.

Куш и Салех попятились к выходу.

Асахадон медлил.

- Чего тебе? – ни на кого не глядя, спросил фараон. – Я не желаю более слышать об этом!

Он старался вернуться к душевному равновесию.

- О, божественный Ваэнра! – сказал молодой жрец. – Ты прав, царица невиновна, - и вышел следом за жрецами.

Амонхотеп повернулся, чтобы увидеть говорившего, но тот уже успел скрыться, а на его месте стоял Хоремхеб.

- Иди спать, - устало указал ему фараон.

Тот молча кивнул и вышел.

В эту ночь верховный жрец Такенс не смыкал глаз. Среди жертвенных факелов храма Амона ждал он возвращения своих собратьев. И пришли они к нему растерянные и раздосадованные, и жаловались мудрому Такенсу на гнев властелина Обеих Земель, грозящего им немилостью.

- Нас предали! – восклицали они. – Асахадон нас предал!

Увидев страх в их глазах, верховный рассвирепел:

- Проклятый мальчишка! Как смел он замахнуться на священных служителей своего бога!

- Теперь мы не можем показаться на глаза фараону, - беспомощно бормотали Салех и Куш, робко поглядывая на Такенса. – О, мудрейший, куда нам деваться? Мы вне закона! Где искать защиты от царского гнева?

- Верьте мне! – покрывая их лепет, провозгласил верховный. – Фараон будет усмирен, - и торжественно добавил. – Я знаю, что теперь нужно делать, - глаза его горели ненавистью.

Сон Маабитури был похож на большинство детских снов: она летала над дельтой Хапи, как маленькая мушка, садилась на головы распустившихся лотосов и трогала их руками. Над ней в радужном нимбе вставало солнце, а рядом с ним блистали звезды. И вдруг она увидела очень богатые залы, дворцы, утопающие в зелени сада; все покрывала ночная тьма, но Мааби видела отчетливо каждый предмет и любовалась прекрасными постройками. Спокойный тихий сад дремал, окруженный надежным каменным забором. Все внушало умиротворение.

Но вдруг, словно упавший с неба камень, среди деревьев возник высокий человек в черной накидке. Мааби увидела очень близко с собой его свирепое лицо со щеками, изборожденными двумя глубокими морщинами, и руку, сжимающую кинжал. Мааби вскрикнула и в испуге зажала рот руками, но злодей ее не слышал: он, вглядываясь в темноту, пробирался по дорожкам к прекрасному дворцу. Мааби опередила его, влетев через открытое окно в комнату, где среди чудесных роз на ложе спала женщина, такая прекрасная, какую можно увидеть только во сне. Она была так же беззащитна, сколь и прекрасна. Почему-то Мааби понимала, что именно ей грозит опасность.

- Проснись, - зашептала она на ухо спящей. – Проснись же, тебя хотят убить!

Но женщина не просыпалась. Мааби видела, что злодей уже близко, в полутора-двух плефрах от дворца; ему мешала темнота, он двигался медленно и осторожно, но неумолимо приближался.

Мааби смотрела на спящую и в смятении не знала, как ее спасти.

- Кто поможет мне? – в отчаянии вырвалось у девочки. – Кто сделает это?!

И тут она почувствовала, как вылетает из дворца и несется в глубину сада, к высокому роскошному павильону. Она прошла сквозь стены, поросшие густым плющом, и оказалась в огромной комнате, где спал долговязый нескладный мужчина.

Мааби сразу узнала фараона.

- Да, я его помню, - сказала она, обращаясь неизвестно к кому. – Ты говорил о нем и показывал мне его. Я попробую, - добавила она и приблизилась к лежащему:

- О фараон! Проснись! Амонхотеп, встань!

Мужчина спал. Девочка попробовала еще раз разбудить его. И опять ничего не получилось.

- Ну почему ты меня не слышишь?! – в исступлении закричала она. – Смотри!!!

После посещения жрецов Амонхотеп IV долго не мог успокоиться. Он решил не тревожить Нефру среди ночи и остался спать в павильоне. Мало-помалу гнев его проходил и сны, путанные и бессвязные, уже начинали роиться в его голове, как вдруг он словно наяву увидел спящую у себя в комнате Нефру.

- Амонхотеп! Ей грозит опасность! – услышал он в собственной голове. – Смотри, Амонхотеп!

Он увидел свою комнату в павильоне, факел, одиноко горящий у входа, и заснувших слуг.

- Открой глаза, Амонхотеп! – властно приказал тот же голос, принадлежащий ребенку.

Повинуясь, фараон открыл глаза, но картина не изменилась, словно он смотрел сквозь веки, сделавшиеся прозрачными.

От этого увиденное во сне представилось таким реальным, что фараон незамедлительно позвал слуг, велел поднять стражу и прочесать все в саду, ища злоумышленника.

- Зачем это тебе, о божественный? – прежде чем исполнить волю фараона, спросил Хоремхеб. – Тебе приснился плохой сон?

- Да, мой сановник, - сдержанно ответил Амонхотеп IV. – Это только сон. Но я хочу проверить, как охраняют меня мои стража и полиция.

- Сад будет прочесан, - поклонился ему Хоремхеб.

Человека в накидке схватили в тот момент, когда он влезал в окно спальни царицы. Он был силен, отчаянно отбивался, порезал троих охранников, прикончил случайно оказавшегося рядом раба и хотел бежать, но подоспевшая на подмогу стража все же поймала его.

Нефру проснулась от шума за окном, выглянула в сад и, ничего не понимая, смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами.

Такой ее и видела Мааби, счастливо улыбаясь во сне. Рядом с ней в душной тесноте грязной хижины все спали. Не было на месте только старика Хануахета. Он в это время шел при свете звезд, прямой, как его палка. И двигался навстречу Хонсу, чей час еще не настал.

Но вот, пробившись через горные цепи, из-за горизонта показался лунный диск, и длинная черная тень легла за спиной Хануахета, будто желая дотянуться до покидаемого им дома и задержаться подле спящей девочки по имени Маабитури. Но всему свой срок, старик это знал. Он остановился, поднял к небу подбородок, взял обеими руками палку и замер так на несколько мгновений, а затем ноги его, казалось, оторвались от остывшей почвы, от черной тени и невесомое тело ночного странника взмыло в плотный воздух. Хануахет не двигался, он летел куда-то на восток, с каждым мгновением делаясь все меньше и меньше, и вскоре стал неразличим в обманчивом неосвещенном небе. Он был спокоен, потому что его ученик оставался под серьезной защитой.

Амонхотеп же в этот момент у себя в павильоне допрашивал схваченного злоумышленника:

- Кто ты? – тот угрюмо молчал.

- Как у тебя хватило безумия проникнуть в сад, чтобы убить свою царицу? – фараон тяжело вздохнул. – Сознаешь ли, что ожидает тебя и того, кто тебя подослал?

- Меня никто не подсылал! – поспешно ответил преступник.

- Да, личная месть побудила тебя влезть в окно царицы, не так ли? – Амонхотеп, сощурившись, смотрел на злодея.

Ответа не последовало.

- Где вы договорились встретиться с тем, кто тебя нанял? – преступник молчал.

- В храме Амона-Ра, - с уверенностью заключил фараон и, уловив смятение в лице наемника, решил воспользоваться этим. – Видишь, я знаю. Верховный жрец выдал тебя, он был здесь и разговаривал со мной. Нет смысла таиться.

- Ему… незачем… ме-меня выдавать, - спотыкаясь на каждом слове, заговорил злоумышленник.

- Ты не знаешь Такенса, - покачал головой Амонхотеп IV. – Он попал в немилость и теперь пытается вновь завоевать мое расположение и вернуть себе утраченное.

- Но я…

- Да, тебя использовали, как последнего глупца, - ровно говорил фараон, следя за злодеем краем глаза. – Вокруг тебя завязались дворцовые интриги. А ты осознаешь, чем для тебя это кончится?

Преступник молчал, глядя в пол.

- Но ты не думай, что Такенсу это сойдет с рук, - продолжал фараон, равномерно прохаживаясь по павильону. – Я еще должен проверить часть его слов. Так отвечай же, где он назначил встречу?

- Возле бокового входа в подземелье, - после минутного раздумья выдавил злодей.

- Мне это известно, - невозмутимо произнес Амонхотеп. – Но он не будет ждать тебя там. Он слишком коварен и поджидал бы тебя в подземелье, чтобы убить, если бы я не поверил ему и не приказал прочесать сад, застав тебя на месте преступления. Убив убийцу царицы, Такенс скрылся бы, довольный твоей работой. Он ловкий человек, этот мудрый жрец, он бы отомстил мне за себя… Что ж, уведите преступника, - велел фараон после небольшой паузы. – Снимите с него накидку и положите здесь вместе с кинжалом, которым он намеревался убить царицу Египта.

Слуги выполнили его приказ.

Нефру следила за всей этой сценой через окно павильона, заплетенного плющом. И как только стража увела пленника, а советник удалился, она впорхнула внутрь и очутилась рядом с мужем.

- Скажи, Амонхотеп, неужели это правда? – осторожно спросила она, заглядывая ему в глаза.

- Что «правда»? – не понял фараон.

- А то, что верховный задумал эту игру, чтобы вернуть твое доверие?

- Нефру, - Амонхотеп ласково посмотрел ей в глаза. – Разве Такенс оставит свои интриги? Неужели он выдаст своего наемника? Его планы наверняка более обширны, чем убийство царицы. Он хочет власти, а не преданной службы фараону. Будь его воля, он поставил бы себя во главе государства и ужаснул бы мир необузданностью своих желаний! – Амонхотеп помедлил, прежде чем сказать: - Сегодня ночью боги предотвратили страшное злодеяние, задуманное против нас обоих! Нефру! – он вдруг сбивчиво и быстро заговорил, сразу став похожим на одного из тех мальчишек, с которыми Нефру играла в детстве. – Это выше моего понимания, но я увидел во сне… да, дорогая моя, во сне сегодня ночью я видел, как этот негодяй, которого только что увели, влезает с ножом через окно к тебе в спальню.

- Боги! – в испуге воскликнула царица, крепко сжимая руки мужа своими внезапно похолодевшими пальцами.

- Да, - продолжал он. – Это так отчетливо врезалось в мою память, что я не знаю, сон ли это был? И голос, детский голосок! Он просил меня помочь тебе!

- Это чудо?

- Может быть. Но главное, что ты жива, и мы вместе, прекраснейшая моя! – фараон нежно обнял царицу. – Никогда не расстанусь с тобой! – пылко произнес он. – Клянусь, только смерть разорвет наши узы.

- Не сможет, - спокойно и буднично ответила Нефру.

- И никогда я не отступлюсь от этой клятвы!

Они помолчали, уносясь мыслями в неизвестное будущее, затем царица встрепенулась:

- Откуда ты узнал, что убийца подослан верховным жрецом?

- Я действовал наугад, - усмехнулся Амонхотеп. – Я не был уверен, что Такенс опустится до убийства. Я уважал его. К тому же две попытки за одну ночь – это чрезмерно для рассудительного человека. Но, оказывается, Такенс не из их числа. Я разочарован.

Нефру не совсем понимала, о чем идет речь, но не решалась пускаться в расспросы, полагая, что Амонхотеп сам ей все расскажет.

- Что же теперь ты хочешь предпринять?

- А вот что, - фараон указал на пол, где лежали накидка и кинжал.

Нефру, как заговорщица, улыбнулась ему. Амонхотеп молча кивнул.

В маленьком помещении подземелья маячил голубой огонек, ничего не освещая вокруг себя и не давая тени. В кромешной темноте прямо под ним стоял, прислонившись спиной к стене, человек в одежде жреца. Ступени лестницы были освещены луной и вели наверх. Неожиданно на них упала чья-то тень: человек спускался в подземелье. Жрец двинулся навстречу.

Они остановились у подножья лестницы, и вошедший встал спиной к свету, так что невозможно было различить его лица, скрытого под капюшоном накидки, тогда как луна прекрасно освещала лик жреца. И этим жрецом был сам Такенс.

- Ты сделал это? – шепотом спросил жрец.

- Она мертва, - так же шепотом ответил гость.

- Об этом уже знают?

- Нет, все обошлось без шума.

- Тогда получи, - жрец вложил в руку собеседника тяжелый слиток золота. – Я доволен тобой.

- Это не много, - заметил вошедший.

Такенс, нехотя, добавил еще кусочек драгоценного металла, но человек в накидке продолжал вымогать награду:

- Я подвергал себя опасности. Дай мне свое украшение, то, что ты носишь на шее.

- Это именная вещь, - возразил жрец. – Ты все равно пойдешь ее продавать, и тебя спросят, где ты ее взял. Так и до меня доберутся.

- Я сотру имя, - упорствовал человек в накидке.

- Это слишком большая драгоценность!

- Царица тоже не желала расставаться с жизнью, однако я ее уговорил, - сдержанно усмехнулся собеседник. – А твоя золотая штучка поможет мне молчать о случившемся и забыть о тебе.

- Ну ладно, - верховный снял с шеи украшение из бус и золотых пластинок и протянул гостю. – Твоя работа стоит того.

Человек в накидке принял дар из рук жреца и поднес к глазам, рассматривая надпись на пластинах.

- Теперь у тебя есть средства, чтобы покинуть Египет, - удовлетворенно уронил Такенс.

- Зачем? – удивился человек в накидке. – Меня никто не видел, мне незачем опасаться преследования. А вот тебе наверняка придется оставить этот чудесный храм, который ты очернил собою. Обещаю, тебя-то действительно будут искать и преследовать, если ты немедленно не уйдешь отсюда, - голос говорившего был спокойным и очень ровным, а низкие звуки, растекающиеся по каменному помещению, казались Такенсу очень знакомыми.

Внезапно его осенила догадка:

- Фараон! – воскликнул он в ужасе и бросился к лестнице, чтобы бежать.

- Подожди, о мудрый! – преградил ему дорогу Амонхотеп. – Я не все сказал тебе. Ты больше никогда не будешь верховным жрецом…

- Это не тебе решать! – огрызнулся Такенс.

- Мне, твоему повелителю, сыну Амона-Ра! – настойчиво произнес Амонхотеп IV. – Ты не будешь служить в храме, потому что слишком грязен и зол душой. Я помню твои наставления в первые дни моего пребывания на троне. Как они отличались от тех, что ты давал мне здесь, в этом храме. Помнишь ли ты их сам? О, мудрейший жрец Амона-Ра! Вспомни, что двигало тобой, когда ты подбивал своих собратьев возвести на трон Египта оставшегося без внимания старшего сына фараона? Ведь тогда ты еще был человеком, моим учителем и другом. Или только корысть, расчет и гордыня повелевали тобой? Неужели ты думал, что твой воспитанник, падающий на колени перед тобой и целующий твои руки, будет продолжать этим заниматься и будучи властелином Египта? Я был почтителен, и ты решил, что я вам предан. Я был послушен, и ты подумал, что имеешь власть надо мной. Я терпеливо внимал твоим словам, и ты посчитал, что я нуждаюсь в советах. Единственный человек, которого я слушал, был Хануахет, но ты убил моего мудрого учителя!

- Он предал Амона! – в остервенении взвизгнул Такенс. – Он заслужил смерть!

- В чем его вина? – жестко спросил Амонхотеп.

- Он предал наши законы, он обошел их с коварством змеи.

- Разве в этом кроется порок? – вдруг произнес фараон. – Ты же сам учил меня выкарабкиваться из зыбучих песков законов и правил, утверждая, что все люди грешны и даже лучшие из них недостойны богов. Ты учил не останавливаться ни перед чем при достижении своих идеалов, потому сам убиваешь и подсылаешь убийц.

- Амон-хо-теп… - процедил верховный сквозь зубы.

- Мое имя Неферхепрура – Ваэнра, - дерзко отозвался фараон. – Я не забываю лжецов и негодяев, я помню их в лицо, чтобы не подпускать к себе близко. Уходи, Такенс, ты не можешь оставаться здесь, ибо за все твои злодеяния тебя следует предать смерти, но я этого не хочу, потому что не желаю становиться похожим на тебя. Уходи, - фараон уступил Такенсу дорогу, но тот еще некоторое время неподвижно стоял, исподлобья глядя на своего повелителя.

Наконец он нашелся, чем ответить:

- Ты говорил о моей подлости, божественный? Но ведь и ты прибегнул к этому орудию, переодевшись и выманив у меня именное украшение. Ты сам не замечаешь, как действуешь вопреки своим убеждениям. Ты хочешь использовать мое имя против меня? Ведь так?

- Ты рассудил о моих действиях таким образом, как если бы сам оказался на моем месте, - спокойно отвечал Амонхотеп IV. – Я до последнего момента надеялся, что мои подозрения не оправдаются, что какой-то негодяй нарочно порочит твое имя. Но вот в руках моих именная ведь, принадлежащая Такенсу, верховному жрецу Амона. Сомнения мои разгромлены. Я не стремлюсь к мести. Это недостойно человека. Мне не нужна твоя драгоценность, возьми ее, - фараон протянул Такенсу украшение. – Но знай, что с ней тебя очень скоро отыщут и приведут ко мне. И даже без нее тебя найдет полиция: твои приметы известны очень многим. Уходи из Египта, Такенс.

Фараон положил украшение на ступени и стал медленно подниматься по лестнице.

Жрец бросил взгляд на лежащую вещь, поднял ее и, попробовав на пальце острый край пластинок, неожиданно кинулся на фараона. Он хрипел от охватившей его жажды крови, смерти этого человека. Он хотел разрезать его на куски, полоснуть по горлу, по глазам, по сердцу, в слепой ярости не соображая, что выбрал для этого неподходящее орудие, мягкое, недостаточно острое даже для того, чтобы сделать рану.

Амонхотеп оказался проворнее и отбросил от себя озверевшего Такенса. Тот тяжело упал на ступеньки, и украшение зазвенело по полу.

- Прощай, Такенс, - поправляя накидку, через плечо бросил фараон. – Ты недостоин даже того, чтобы называться мудрым. Разум изменил тебе!

- Я не умалишенный! – прохрипел тот, но Амонхотеп уже его не слушал; его тень мелькнула по перекошенной от ненависти физиономии Такенса и растворилась в лунном сиянии ночи.

ГЛАВА 9

Тотмий остановил свою лошадь на берегу широкой реки. Не один месяц он добирался сюда, а путь еще предстоял неблизкий. Дорога его не страшила, он готов был стерпеть все тяготы путешествия ради того, чтобы когда-нибудь очутиться в стране своих детских снов. И хотя он понимал, что она может оказаться совсем другой, чем представлялась ему когда-то, но верил, что она будет лучше всего остального мира, с которым ему довелось столкнуться за эти годы.

Ну-от-хаби не поскупился и сам снарядил в дорогу Тотмия, купив ему лошадь и подшучивая над тем, как за время пребывания в рабстве молодой человек значительно вырос не только по части мастерства, но и в прямом смысле. Ну-от-хаби делал вид, что рад тому, что Тотмий уезжает. Но все же в его шутках и в движениях было что-то иное. Тотмий никогда не видел, чтобы учитель плакал, да и сам давно разучился это делать. В каких пустынях на пути в Китай остались его слезы? Ну-от-хаби отобрал и сложил в сумки самые лучшие работы Тотмия – маленькие скульптурки из дерева и камня – дал денег и провизии и посмотрел, как молодой человек влезает на лошадь, а потом сказал всего два слова и, махнув рукой на прощанье, ушел в дом. Тотмий поехал прочь, и слова учителя долго звучали в его ушах: «Верь себе». Он еле сдерживался, чтобы не гнать лошадь слишком быстро и следовать советам учителя. Как велел Ну-от-хаби, Тотмий пристроился к одному из караванов, везущих китайские ткани в сторону заходящего солнца. Караванщики недоуменно поглядывали на юношу, сбитые с толку его китайским нарядом и совершенно не подходящей к ней внешностью чужеземца. Один из караванщиков был другом Ну-от-хаби и объяснил остальным, что Тотмий – раб, отправленный в подарок императору Египта. И те подивились, как раб может путеш